Введение. Миссия русской эмиграции.

Точных данных о численности покинувших тогда родину не существует. Традиционно (с 1920–х годов) считалось, что в эмиграции находилось около 2 млн. наших соотечественников. П.Е.Ковалевский, крупнейший исследователь культуры Русского Зарубежья, говорит о 1160 тыс. эмигрантов. Однако современные исследователи (А.В.Квакин) считают, что их было не более 800-900 тыс. человек. По данным комитета Ф.Нансена при Лиге Наций – 450 тыс. человек. Один из руководителей Земгора В.В.Руднев говорил о 650-700 тыс. человек переселившихся в страны Западной Европы.

Некоторые исследователи (П.Е.Ковалевский) к понятию “эмигрант” относят все русское население, проживающее в государствах, вышедших из состава Российской империи (Польша, Финляндия, прибалтийские страны, Бесарабия), а также на территориях от нее отторгнутых (Западная Украина и Западная Белоруссия, полоса отчуждения КВЖД и др.). Поэтому П.Е.Ковалевский считает численность русских эмигрантов в 9-10 млн. человек. Столь противоречивая статистика объясняется кроме этого многонациональным составом беженцев, их постоянной миграцией из страны в страну, стремлением эмигрантских организаций завысить свою численность а также отсутствием единых методик подсчета.

Исход беженцев из России после 1917 года по конец 1930-х годов принято называть эмиграцией первой волны. Следует отметить, что массовый отток эмигрантов шел до середины 1920-х годов, затем он прекратился, и вдали от родины возникло российское общество в изгнании, по сути, вторая Россия, где были представлены все слои русского дореволюционного общества. З.Н.Гиппиус писала: “Опрокинутая катастрофой Россия – одна и та же Россия, по составу своему как на родине, так и за рубежом; родовая знать, государственные и служилые люди, люди торговые, мелкая и крупная буржуазия, духовенство, интеллигенция в разнообразных отраслях ее деятельности – политической, культурной, научной, технической и т.д. – армия (от высших до низших чинов), народ трудовой (от станка и от земли) представители всех классов, сословий, положений, и состояний, даже всех трех ( или четырех) поколений – в русской эмиграции налицо.” Прежде считалось, что за кордон уехали “недобитые буржуи”, патологически ненавидящие Советскую власть и свой народ. Но современные исследования показывают, что социальный состав эмиграции первой волны был в действительности достаточно пестрым. По мнению современного исследователя проблем истории эмиграции А.В.Квакина, среди покинувших родину около одной трети были крестьянами, казаками мещанами, которых насильно призвали на службу во время Гражданской войны, а затем вывезли вместе с белыми армиями. Интеллигенция среди них тоже составляла не более трети, но именно она составила славу Русского Зарубежья.

Основные потоки эмигрантов шли через сухопутные границы на запад (Польша, Германия), северо-запад (Финляндия), на юг и юго-восток, через азиатские пустыни и горы (в Персию, Афганистан, Манчжурию и Монголию), по Черному морю ( в Турцию и Болгарию), на дальнем Востоке (в Японию и Китай). Кто-то эвакуировался вместе с белыми армиями, кто-то выехал самостоятельно. И.А.Бунин о своем бегстве из России: “Мы ушли из города (из Одессы – В.В.) в порт пешком, темным грязным вечером, когда большевики уже входили в город, и едва втиснулись в несметную толпу прочих беженцев, набившихся в маленький ветхий греческий пароход “Патрас”, а нас было четверо: с нами был знаменитый русский ученый Никодим Павлович Кондаков, грузный старик лет 75, и молодая женщина, бывшая секретарем его и почти нянькой. Шли мы затем до Константинополя двое суток в снежную бурю, капитан “Патраса” был пьяница албанец, не знавший Черного моря, и, если бы случайно не оказался на “Патрасе” русский моряк, заменивший его, потонул бы “Патрас” со всеми своими несчастными пассажирами непременно. А в Константинополь мы пришли в сумерки с пронзительным ветром и снегом, пристали под Станбулом, и тут должны были идти под душ в каменный сарай – “для дезинфекции”. Константинополь был тогда оккупирован союзниками, и мы должны были идти в этот сарай по приказу французского доктора, но я так закричал, что мы с Кондаковым “Immortels”, “Бессмертные” (ибо мы с Кондаковым были членами Российской Имперской Академии), что доктор … сдался и освободил нас от него. Зато нас вместе с наши жалким беженским имуществом покидали по чьему-то приказанию на громадный, грохочущий кампон и помчали за Стамбул, туда, где начинаются так называемые Поля Мертвых и оставили ночевать в какой-то совершенно пустой руине тоже огромного турецкого дома, и мы спали там на полу в полной тьме при разбитых окнах, а утром узнали, что руина эта была еще недавно убежищем прокаженных … И только к вечеру перебрались в Галату, в помещение уже упраздненного русского консульства, где до отъезда в Софию спали тоже на полу”.

Эмиграция первой волны представляет собой феноменальное явление. Она отличается тем, что большая часть эмигрантов (85-90 %) не вернулась впоследствии в Россию и не интегрировалась в общество страны проживания. Все они были уверены в скором возвращении на родину и стремились сохранить язык, культуру, традиции, бытовой уклад. Живя в своем мире, они пытались изолироваться от чужеродного окружения, сознательно стремились вести жизнь так, будто ничего не произошло. Конечно, эмигранты понимали, что являются апатридами и “патриотами без отечества”. Но общность судьбы изгнанников вопреки общественным, политическим, экономическим и прочим различиям в прежней жизни, осознание общности происхождения, принадлежности к одному народу, одной культуре создали духовную основу всего Русского Зарубежья, особый мир без физических и юридических границ. В известном смысле он действительно был экстерриториальной “зарубежной Россией”.

Крушение государства, изменение границ еще не означают потери Отечества. Люди независимо от своего местонахождения могут осознавать себя соотечественниками, представителями одного народа. Раскол Отечества происходит в результате распадения на народы. Пока народ осознает себя единым целым, едино и Отечество. Культура Русского Зарубежья и советская культура – это две неразрывные части единой великой русской культуры.

В эмиграции духовное творчество для интеллигенции становится не только способом выживания, но и выполнением огромной исторической миссии – сохранить для грядущей России дореволюционную русскую культуру. и ее традиции. Один из известных представителей старшего поколения культуры Русского Зарубежья К.Р.Кочаровский, говоря о задачах зарубежной России, отмечал: “Сотни тысяч русских людей, рассеянных по странам, это – великий посев семян русской культуры, и от них самих зависит теперь взрасти и дать плод. Историческая судьба как бы отрядила их в пространство, дав им широкие своеобразные возможности, сделать их физически как бы некоторым народно-культурным посланством России за границей.” Интеллигенция не могла довольствоваться своим положением беженцев и вынужденным ожиданием благоприятных условий для возвращения. Смысл пребывания в Зарубежье виделся ее представителям в том, чтобы использовать его во благо Отечества и тем оправдать свой разрыв с народом. Для будущей России, считали они, “велика будет разница, вернется ли зарубежная Россия на родину без новых нужных России запасов культуры, или она явится, как рой пчел в родной улей, тяжело нагруженная питательными соками, собранными с лучших цветов иностранной культуры”.

Реально процесс ассимиляции конечно шел. К концу 1930-х годов дети и внуки многих из них уже не говорили по-русски или говорили с большим акцентом.

Российское Зарубежье - явление сложное и противоречивое. Здесь по ряду причин оказался весь цвет отечественной интеллектуальной элиты и в этом тоже ее специфика. Культура Русского Зарубежья является достойным вкладом в сокровищницу мировой культуры. Выступая в конгрессе США президент Рузвельт сказал, что Россия сполна рассчиталась с мировым сообществом за долги царского правительства, отдав миру С.Рахманинова, А.Павлову, Ф.Шаляпина и многих других.

Вполне закономерен вопрос о причинах массовой эмиграции после 1917 года. Однозначно ответить на него невозможно. Понятен отъезд той части населения, которая связала свою судьбу с антибольшевистской борьбой в годы Гражданской войны или потеряла огромное состояние в ходе революции. Но куда сложнее объяснить причины эмиграции нейтральных или даже аполитичных слоев. Конечно, некоторые из уехавших, оказались за границей случайно, именно они потом составили основной костяк вернувшихся обратно. Но для большинства все же отъезд из России стал результатом осмысленного выбора.

Как уже отмечалось, эмиграция начинается сразу после Февральской революции, когда поехали аристократы, банкиры и крупные буржуа в надежде отсидеться за границей до лучших времен. После Октябрьской революции поток отъезжающих увеличивается, но большинство все же едут еще не за границу, а на юг, где было сытнее и спокойнее или к белым.

Хаос и неразбериха в экономической жизни в первые месяцы существования Советской власти стимулировали эмиграцию. В документах личного происхождения (письма, дневники) в качестве одной из причин эмиграции называются ужасающие условия быта (голод, холод, уплотнения и выселение, принудительный труд, потеря работы). Бывший ректор МГУ, высланный впоследствии большевиками, профессор М.М.Новиков так вспоминал об этих трудностях: “Пайки выдавались в ограниченном размере и часто составлялись из продуктов малосъедобных. Я помню радость моей семьи по поводу принесенных в пайке сельдей, у которых черви копошились только в головах. К числу лакомых блюд, наряду с печеньем из картофельной шелухи с сахарином, принадлежали эти соленые селедки, зажаренные в картофельном масле, которое тоже было трудно достать. После жаренья масло уже не проявляло своих обычных неприятно лечебных свойств… Неудивительно, что смертность профессоров увеличилась примерно в 6 раз. Умирали главным образом от болезней, вызванных недостатком питания и нервным расстройством. Особенно трагичным был конец профессора Хвостова. Этот холодный, уравновешенный, всегда спокойно выдержанный юрист повесился у себя на квартире…” Ф.И.Шаляпин в своих воспоминаниях писал: “Признаюсь, что не раз возникало у меня желание куда-нибудь уехать, просто бежать куда глаза глядят…Материально страдая, я бы еще перебился, но беспокоило отсутствие самого необходимого, в том числе молока, для моих малолетних детей”.

И все же проблемы материального характера не стали определяющими среди причин эмиграции. Очень многие понимали, что они сопряжены с войной и надеялись на изменение ситуации после ее окончания. Тот же Ф.И.Шаляпин вспоминал, что при мыслях об отъезде он говорил себе: “…Это будет нехорошо. Ведь революции-то я желал, красную ленточку в петлицу вдевал, кашу-то революционную для “накопления сил” едал, а как пришло время, когда каши-то не стало, а осталась мякина – бежать?! Нехорошо”.

Эти раздумья мучили и М.М.Новикова.: “Во-первых, я не чувствовал себя в праве покинуть родину-мать, когда она находится в жестоко болезненном состоянии, и когда мне казалось, что я, хоть в малой мере, могу облегчить ее страдания. А во-вторых, мы члены оппозиции по отношению к прежнему правительственному режиму, видели, что новая власть усвоила себе те же методы произвола, с которыми мы уже были знакомы и прежде, но которые она вознесла на гораздо более высокую ступень… Я помнил также слова Софокла: “О счастлив тот, кто родины своей не покидал!” И не пошел на представлявшиеся мне возможности переселиться в более спокойную обстановку заграничной жизни”. Похожие мысли были у многих представителей русской интеллигенции.

Для очень многих эмигрантов причиной их вынужденного отъезда из Росси становится боязнь за собственную жизнь и жизнь их близких. Известно, что во времена социальных катаклизмов (войны, революции) меняется общественное сознание. Жизнь человека утрачивает свою ценность, и, если в мирное время убийство считается событием из ряда вон выходящим, то в условиях войны - это рядовое явление. Меняется не только мораль в обществе, но и государство уже не может осуществлять присущей ему функции охраны общественного порядка. Резко возрастает преступность. Известный социолог и политический деятель П.А.Сорокин, анализируя ситуацию в России писал: “всякая длительная и жестокая война, как с всякая кровавая революция, деградирует людей в морально-правовом отношении… Россия превратилась в “клоаку преступности”… Особенно значительна деградация в молодом поколении… Три с половиной года войны и три года революции, увы, “сняли” с людей пленку цивилизаций, разбили ряд тормозов и “оголили” человека… В итоге не стало ни недостатка в специалистах-палачах, ни в убийцах, ни в преступниках, жизнь человека потеряла ценность. Ничто больше не удерживало от преступлений. Рука поднималась на жизнь не только близких, но и своих. Преступления стали “предрассудками”. Нормы права и нравственности – “идеологией буржуазии”… Отсюда зверства Гражданской войны, отсюда террор, чека, пытки, расстрелы, изнасилования, подлог, обман, и т.д., которые залили кровью и ужасом Россию за эти годы”. Далее он приводит статистику уголовного розыска Москвы: “если принять коэффициент каждой группы преступлений в 1914 г. за 100, то движение преступлений за 1918-1919 гг. в Москве выразится в таких цифрах:

        Кражи – 315
        Вооруженный грабеж – 28500
        Простой грабеж – 800
        Покушений на убийство – 1600
        Убийств - 1060
        Присвоение и растрата – 170
        Мошенничество – 370

Добавим к этому, что до ноября 1918 г. в Советской России не было уголовного кодекса (старый отменили, а новый не приняли), и все уголовные дела рассматривали на основе “революционной совести” по классовому принципу.

Называя причины эмиграции, необходимо учитывать влияние кастовых и семейных факторов, влияние привычного образа жизни. В письмах эмигрантов, их дневниках часто встречаются фразы вроде “все наши уехали”, “мы остались одни”. Именно поэтому когда после Гражданской войны в Росси появляются первые признаки восстановления нормальной жизни, часть эмигрантов ставит вопрос о возвращении.

В ноябре 1918 года газета “Правда” опубликовала открытое письмо приват-доцента Петербургского университета и Психоневрологического института П.А.Сорокина. “Истекший год революции, - писал он, - научил меня одной истине: политики могут ошибаться, политика может быть общественно полезна, но может быть и общественно вредна, работа же в области науки и народного просвещения всегда полезна, всегда нужна народу…”. Видимо на какое-то время интеллигенция увидела в большевиках гарант стабильности, попыталась пойти на сотрудничество с Советской властью, но дальнейшая ее разрушительная политика в области культуры и в социальной сфере окончательно отвернула интеллигенцию от большевиков. Следствием этого разочарования можно считать статью П.А.Сорокина “Нравственное и умственное состояние современной России”, написанную им после высылки из России в 1922 году.

Несколько подробнее остановимся на причинах эмиграции интеллигенции. Известно, что среди мотивов поведения личности огромную роль играет профессиональный фактор. Утрата прежнего положения в обществе, невозможность заниматься своим делом становятся одной из основных причин эмиграции. Во времена “красногвардейской атаки на капитал” была заменена значительная часть старых специалистов. На смену им пришли молодые неопытные кадры. Самомнение малограмотной толпы, вера в “народное чутье” были, к сожалению, характерны для красных. Правда, уже в 1919 году во вторую программу РКП(б), был включен раздел об использовании старых буржуазных специалистов, а В.И.Ленин, выступая на третьем съезде союзов молодежи в октябре 1920 года, призвал молодежь “учиться, учиться и учиться” всему самому ценному, что выработало человечество. Но все же этот союз со старыми буржуазными специалистами рассматривался властями, как временный до тех пор, покуда не будет создана своя рабоче-крестьянская интеллигенция. Среди методов привлечения старых буржуазных специалистов к социалистическому строительству Программа ВКП(б) называла следующие: суровые репрессивные меры, высокие оклады и социалистическое перевоспитание.

С 1921 года в вузах России было введено изучение обязательного научного минимума. Согласно декрету СНК вводились следующие предметы: развитие общественных форм, исторический материализм, история пролетарской революции, политический строй, организация производства и распределения в РСФСР , а также курс по электрификации страны. Впоследствии этот минимум дополнялся и конкретизировался. К 1926 году он включал в себя: историю рабочего движения в России; историю ВКП(б) и основы ленинизма; исторический материализм; политическую экономию; основы государственного и хозяйственного права в свете учения Ленина о государстве; советское хозяйство и экономическая политика; профсоюзное движение. С 1921 года обществоведческий курс вводится также в программы средних школ. От профессуры требовалось сдать экзамен по марксистскому минимуму. Некоторые профессора, признавая отдельные положения марксизма, настаивали на критическом отношении к другим положениям. Ситуация усугубилась после предоставления партийным ячейкам вузов права контроля за деятельностью ректоратов. Об этом П.А.Сорокин с болью писал: “ В 1920-1921 годах власть ввела “комиссаров” в высшие учебные заведения. Эти безусые мальчишки нагло отбирали печати у ректоров – мировых ученых, вмешивались в их действия, отменяли их акты – словом, показывали свою власть. Наблюдая сцены, когда такой безусый хулиган давал выговор старику – крупнейшему ученому, - трудно было сдержаться, не протестовать и не испытывать смертельной боли. Но… к протестам власть оставалась глухой, а чаще всего отвечала на них новыми арестами”. В 1920-1921 годах по инициативе партийных организаций вузов была проведена чистка кадров высшей школы от “наиболее реакционных элементов”. Так, из Петербургского университета оказались уволенными профессора Н.О.Лосский, Л.П.Карсавин, П.А.Сорокин, С.А.Аскольдов, С.Л.Франк, которые, по выражению В.И.Ленина, для просвещения юношества “годятся не больше, чем заведомые растлители годились бы для роли надзирателей в учебных заведениях для младшего возраста”. Советская власть начинает наступать на святая святых интеллигенции: право свободной мысли. 21 декабря 1921 года решением СНК РСФСР на Госиздат, его Политотдел были возложены функции цензуры над средствами массовой информации. Кроме Госиздата функции контроля над печатью имели органы ГПУ, Наркомпрос и др. Чтобы упорядочить цензуру, в июне 1922 года был создан Главлит – управление по делам литературы и издательств при Наркомпросе во главе с Н.Мещеряковым. В 1923 году при Главлите создали комитет по контролю за репертуаром (Главрепертком). Разумеется, любое государство должно осуществлять определенную цензуру, запрещая, например, пропаганду насилия и человеконенавистничества, речь ведется в данном случае о степени этой цензуры.

Кроме перевоспитания Советская власть активно использовала репрессии против буржуазных специалистов, Мало кто из них не подвергался аресту или кратковременному заключению. В конце концов, большевики пошли на беспрецедентный шаг – высылку за рубеж около двухсот наиболее известных ученых. В июне 1922 года на заседании Политбюро, где рассматривался вопрос об “антисоветских группировках” было принято решение: “Предложить ВЦИК издать постановление о создании особого совещания из представителей НКИД и НКЮ, которым предоставить право, в тех случаях, когда имеется возможность не прибегать к более суровому наказанию, заменять его высылкой за границу или о определенные пункты РСФСР”. Уже 2 августа Уншлихт пишет записку Сталину: “ Во исполнение постановления Политбюро высылаю протокол заседания Комиссии, список антисоветской интеллигенции Москвы, список антисоветской интеллигенции Петрограда с характеристиками”…Комиссия решила “провести арест всех намеченных лиц, предложить им выехать за границу за свой счет. В случае отказа – за счет ГПУ. Среди высланных оказались профессора М.М.Новиков, Л.П.Карсавин, В.В.Стратонов, В.К.Зворыкин, А.А.Кизеветтер, В.А.Мякотин, Б.Д.Бруцкус, известные философы Н.А.Бердяев, С.Л.Франк, Б.П.Вышеславцев, И.А.Ильин, Н.О.Лосский, Ф.А.Степун и еще многие другие. Большинство из них уезжать не хотели, но вынуждены были смириться, надеясь на скорое возвращение. Вот как описывает жена С.П.Мельгунова их отъезд: “ Из Москвы выслали уже около 70 человек с семьями. Выслали в две партии: одну через Ригу, другую через Петербург... С высылаемых брали какие-то подписки. Всем предъявляли обвинение в контрреволюции. В Петербург уехала большая партия. Мы провожали и тех и других. Перед их высылкой у нас на квартире был прощальный вечер. Собралось, кажется, 60 человек, люди еще не были тогда так пришиблены, как теперь, было оживленно, все как будто верили в хорошее будущее…Тяжелое расставание с полной неизвестностью будущего. Увидимся ли?” О самом отъезде и о чувствах, пережитых в те дни, вспоминал М.М.Новиков: “Наша погрузка на пароход состоялась благополучно, хотя и с придирчивым осмотром багажа. Проход тронулся, но вдруг стало известно, что вместе с нами едут три агента ГПУ в характерных для них кожаных костюмах. Сейчас же зародились всевозможные тревожные подозрения. Тем более, что перед входом на пароход у нас отобрали паспорта. Начались разговоры о том, что нас везут не в Германию, что нас вернут в Ленинград или высадят в Кронштадте и т. д. А пароход, под руководством лоцмана, двигался с чрезвычайной медлительностью, как бы испытывая наше терпение. Вот и Кронштадт. Пароход стоит, нас не высаживают, но и кожаные куртки не покидают парохода. Новые догадки и беспокойства. Наконец, пароход останавливается еще раз, невдалеке от маяка. К нему причаливает моторная лодка, в которую спускаются лоцман и трое агентов. Всеобщий вздох облегчения. В то же время один из пароходных служащих несет в капитанскую кабинку большую пачку наших зеленых паспортов. Пароход издает, как нам кажется, особенно радостный свист и на всех парах устремляется в открытое море. Трудно описать бурное веселье, овладевшее нами. Мы освободились от грозного, докучливого надзора ГПУ; мы идем на иностранном пароходе в свободную Европу. Только теперь мы заметили, что с безоблачного небосвода нам светит яркое, но уже по-осеннему ласковое, не палящее солнце. Только теперь перед нашими взорами открылась дивная панорама безграничного моря. Только теперь ощутили мы чарующую опрятность и нарядность окружавшей нас пароходной обстановки. Пробил час обеда и, несмотря на продолжавшееся тогда в Германии продовольственное напряжение, нас накормили вкусно и обильно. Все последующие три дня нашего пути до Штеттина мы чувствовали себя как в первоклассном санатории. Днем гуляли по палубе, греясь на солнце, вечером любовались фосфоресценцией морских животных, отскакивавших, как искры, от пароходного носа, а ночью спали крепко и беззаботно. Никакие преследования нам уже не грозили.

Мне лично поездка на пароходе принесла еще один существенный сюрприз. Помощник капитана передал мне запечатанный конверт, в котором оказалось сто английских фунтов. Это были деньги, которые я отдал, без особенной надежды на получение их обратно, одному московскому знакомому, обещавшему переправить их мне заграницу. Я, хотя и был на пароходе, сразу почувствовал твердую почву под ногами и спокойствие за материальное положение нашей семьи в ближайшем будущем”.

Немалое число российских писателей, ученых, инженеров, будучи загнанными в отчаянное положение, сами пытались выбраться за рубеж. Но выпускали далеко не всех. Советский историк Д.А.Волкогонов, один из первых получивший доступ к секретным архивам, в книге о Ленине приводит интересные факты: в начале 1921 г. Г.Ягода прислал в ЦК РКП(б) письмо, где сообщал, что в его ведомстве имеется ряд заявлений литераторов, в частности Венгеровой, Блока, Сологуба о выезде за границу. При этом Ягода предостерегал: “принимая во внимание, что уехавшие за границу литераторы ведут самую активную компанию против Советской России и что некоторые из них, как Бальмонт, Куприн, Бунин, не останавливаются перед самыми гнусными измышлениями, ВЧК не считает возможным удовлетворять подобные ходатайства”. Пытались уехать даже целые коллективы. В мае 1921 г. Политбюро ЦК РКП(б) рассматривало вопрос “о выезде за границу первой студии Художественного театра”. Решили: “отложить решение вопроса до доклада Луначарского: сколько из отпущенных лиц из ученого и артистического мира вернулись на Родину. Не следует забывать, что для интеллигенции, особенно для деятелей искусства, поездки за границу в прежней России считались обычным явлением. Поехать в крупнейшие культурные центры мира для общения с коллегами не считалось чем-то криминальным.

Долго сомневались отпустить ли Шаляпина. Сам Шаляпин, размышляя о причинах своего отъезда, в качестве основной называл потерю прежней аудитории и ненужность, как ему казалось, его творчества для народа. Об этом он писал: “напрасно думают, что до седьмого пота русский народ добивался будто бы театральных радостей, которых его лишали раньше, и что революция, открыла для народа двери театра, в которые он раньше безнадежно стучался. Правда то, что народ в театры не шел и не бежал по собственной охоте, а был подталкиваем либо партийными, либо военным ячейками. Шел он в театры “по наряду”. То в театр нарядят какую-то фабрику, то погонят какие-то роты. Да и то сказать: скучно же очень какому-нибудь фельдфебелю слушать Бетховена в то время, как все сады частных домов объявлены общественными, и когда в этих садах, освобожденная прислуга под гармонику откалывает кадриль … Не весь народ танцевал в общественных садах. Были и люди которые приходили послушать Бетховена, но их было ничтожнейшее меньшинство”. Подобные настроения овладели и С.В.Рахманиновым, который считал, что с наступлением конца старой России ему как артисту ничего другого не остается, как покинуть родину. Он говорил в то время, что “жизнь без искусства для него бесцельна, что с наступившей ломкой всего строя искусства как такого быть не может и что всякая артистическая деятельность в России прекращается на многие годы”. Близкие к этим рассуждениям мы находим и в письме художника А.Н.Бенуа С.Н.Тройницкому: “Я хочу, я рвусь работать на родине, но я не в состоянии совершить шаг явно безрассудный и такой, безумие которого первым долгом отзовется на той же работе. Одно из двух – или я действительно нужен и тогда следовало бы меня обставить минимумом жизненных благ, чтобы я мог всецело отдаваться тому труду, для которого я бы вернулся и в котором выявляется моя нужность. Или я не нужен и тогда мне благоразумнее оставаться, как можно дольше здесь, где меня оценивают как художника и дают соответственно возможность существовать”.

Отталкивал интеллигентов также бюрократизм новой власти. В мемуарах Шаляпина мы находим много фактов, свидетельствующих об этом. То автор вспоминает трагикомичную ситуацию по спасению реквизита Мариинского театра, когда последний задумали распределить по сельским клубам “т.к. в столицах народ уже на это насмотрелся, а крестьяне такого еще не видели”, то пишет о том, как ему, по приказу Петерса, пришлось ценную коллекцию старинного оружия сложить в дождь в общую кучу во дворе ЧК. Нельзя сказать, что власти равнодушно относились к проблемам театрального искусства. Как пишет Шаляпин “театр у новой власти был в фаворе. Большевистская бюрократия к театру тяготела и мирволила. Но и мирволя не давал забыть актерам, что это – “милость”. Вспоминается мне один случай. “Как-то давали в театре консерватории “Дона Карлоса”. Я пошел посмотреть и сел в партер. Поблизости от меня находилась ложа для богатых, теперь это начальственная ложа, и в ней с друзьями сидел коммунист Ш., заведовавший тогда Петербургом в качестве как бы полицмейстера. Увидев меня, Ш. пригласил меня в ложу, выпить с ним чашку чаю. Кажется, с ним был и Зиновьев, самовластный феодал недавно еще блистательной северной столицы. За чашкой чая Ш., увлекшись разыгрываемой пьесой, вдруг замечает мне:
        - По настоящему, вас актеров, надо уничтожать.
        - Почему же? – спросил я огорошенный я приятной перспективой.
        - А потому, что вы способны размягчить сердце революционера, а оно должно быть твердо как сталь.
        - А для чего оно должно быть твердо как сталь? – допрашивал я дальше.
        - Чтоб рука не дрогнула, если нужно уничтожить врага.

Безусловно, трудно ответить однозначно на вопрос о причинах эмиграции того или иного представителя интеллигенции. Как пишет А.В.Квакин, “скорее всего здесь действовал целый комплекс как первостепенных, так и второстепенных причин”. Но все же нам представляется, что основными причинами эмиграции интеллигенции являются непродуманная невежественная политика молодого Советского государства в области народного образования и культуры, установление идеологической монополии большевиков, борьба с инакомыслием, приоритет классовых интересов над духовными.

Вопросы для самоконтроля.

1. Что означает термин "эмиграция первой волны"?

2. Какова численность эмиграции первой волны? Чем объяснить столь противоречивые данные?

3. Охарактеризуйте социальный состав эмиграции первой волны.

4. Назовите причины массовой эмиграции из России после революции и Гражданской войны

5. Что в культурной политике молодого Советского государства способствовало эмиграции?

6. Кто из видных ученых был выслан на "философских пароходах"? Почему?

7. Какой виделась эмигрантам их миссия в Зарубежье?