АВЕРЧЕНКО Аркадий Тимофеевич

(15.3.1881, Севастополь — 12.3.1925, Прага) — писатель, драматург, театральный критик. Отец Тимофей Петрович — разорившийся севастопольский купец, мать Сусанна Павловна (урожд. Романова) — из мещан.

Февральскую революцию Аверченко восторженно приветствовал, октябрьский же переворот встретил резко отрицательно. Он высмеивал “хлопотливого большевика”, сожалея о “раздетых людях”, “раздеваемой государственности”, о гибели старого быта. Революционный ураган казался ему чертовым колесом, на полированной поверхности которого не может удержаться никакая политическая партия, претендующая на господство в России. Власть большевиков он сравнивал с “дьявольской интернационалистской кухней, которая чадит на весь мир”. В сатирическом памфлете “Моя симпатия и мое сочувствие Ленину” Аверченко восклицал: “Да черт с ним, с этим социализмом, которого никто не хочет, от которого все отворачиваются, как ребята от ложки касторового масла”. В конце 1918 г. “Новый Сатирикон” был закрыт, а Аверченко, спасаясь от ареста, уехал на занятый белыми Юг. Сотрудничал в газетах “Приазовский край”, “Юг”, “Юг России”. Фельетоны и рассказы этого периода вошли в сборник “Нечистая сила” (Париж, 1920), “Кипящий котел” (Константинополь, 1922), “Дети” (Константинополь, 1922), “Двенадцать портретов знаменитых людей в России” (Париж-Берлин-Прага, 1923) и др. Центральная их тема: “За что они Россию так?” Писатель часто выступал с чтением своих рассказов, заведовал литературной частью в севастопольском Доме артиста, написал пьесы “Лекарство от глупости” и “Игра со смертью” (о своем бегстве от чекистов). В апреле 1920 г. он организовал собственный театр “Гнездо перелетных птиц”, где играл роль “Аркадия Аверченко”. В октябре вместе с войсками генерала Врангеля эмигрировал в Константинополь. Здесь написаны наиболее резкие антибольшевистские памфлеты, печатавшиеся в 1921 г. в журнале “Зарницы”. Из насмешливого созерцателя Аверченко превратился в непримиримого врага советской власти, обличавшего “кровавый балаган”, устроенный творцами “горе-революции”.

Сборник памфлетов Аверченко “Дюжина ножей в спину революции” (Париж, 1921) Ленин назвал книжкой озлобленного почти до умопомрачения белогвардейца”, отметив, вместе с тем, что “до кипения дошедшая ненависть вызвала и замечательно сильные и замечательно слабые места этой высокоталантливой книжки”. “Записки простодушного” (Константинополь, 1921) повествуют о том, “как мы падали, поднимались и снова падали, о нашей жестокой борьбе и о тихих радостях”. Картины “константинопольского зверинца”, зарисовки эмигрантского быта окрашены горькой самоиронией. А. все чаще изменяет веселому доброму смеху, заменяя его желчным сарказмом, “юмором висельника”, за которым скрыта подлинная забота о маленьком человеке, невзначай оказавшемся под тяжелым сапогом эпохи, о “разбитых вдребезги” чувствах сострадания и гуманизма.

В июне 1922 г. Аверченко поселился в Праге, где прожил последние годы, изредка совершая поездки в Германию, Польшу, Румынию, Болгарию, Прибалтику. Его произведения печатались в периодических изданиях этих стран, а также в Харбине (“Рассказы”, 1920), Шанхае (“Рассказы”, Т. 1, 1920), Загребе (“Рай на земле”, 1922) и др. В Праге написаны последние книги Аверченко “Рассказы циника” и роман “Шутка мецената”. Рисуя развороченный муравейник эмигрантского быта, он изображает людей, у которых все в прошлом, а впереди — лишь близость неизбежного конца. Сама история кажется ему “циничной пройдохой”, которая разыгрывает с людьми какие-то глупые шутки (“Исторические нравоучительные рассказы”). Европа раскрывалась перед Аверченко совсем не с той стороны, которая запечатлена в остроумной веселой “Экспедиции в Западную Европу” (1911) или в пародийной “Всеобщей истории, обработанной “Сатириконом” (1911). Горестные эмигрантские будни, “врангелевское осадное сидение” приводят к ожесточению, не способствующему поискам “смешного в страшном” (название сборника рассказов, вышедшего в Берлине в 1923). Герой “Записок простодушного. Я в Европе. Турция-Чехословакия” (Берлин, 1923), напоминающий самого автора, плачет на свадьбе и смеется на похоронах, он отчаянно пытается сохранить связь с родиной, чувствуя с каждым днем невосполнимость ее потери.

Циник — последняя из масок Аверченко. Обличитель мещанства, потом его развлекатель, эстет, сибарит и сноб превратился в циника. Смех Аверченко становился все глуше. Лишь в книге “Пантеон советов молодым людям на все случаи жизни” (Берлин, 1924) слышится прежний жизнерадостный голос писателя. В книге “Отдых на крапиве” (Варшава, 1924) Аверченко признавался: “Я всегда был против того, чтобы мои книги низводились до степени мягкой перины”.

Роман Аверченко “Шутка мецената” — последняя попытка воскресить веселый смех. В шаржированной форме писатель рисует обстановку литературной жизни в России начала XX в., передает атмосферу петербургского мирка, в котором привольно чувствовал себя сатириконский “король смеха”. Пародийный образ Мецената, отразив какие-то черты самого автора, свидетельствует о творческом кризисе Аверченко. Скучающий Меценат признается, что любил “всякую живую жизнь, но как-то случалось, что искал он ее не там, где нужно”.

Незадолго до смерти Аверченко сетовал: “Какой я теперь русский писатель? Я печатаюсь, главным образом, по-чешски, по-немецки, по-румынски, по-болгарски, по-сербски, устраиваю вечера, выступаю в собственных пьесах, разъезжаю по Европе, как завзятый гастролер”. Летом 1924 г. Аверченко перенес операцию по удалению глаза; стала резко прогрессировать болезнь сердца. Он скончался в пражской городской больнице, похоронен на Ольшанском кладбище. Завещал перевезти тело в Россию. В некрологе Н.Тэффи писала: “Многие считали Аверченко русским Твеном. Некоторые в свое время предсказывали ему путь Чехова. Но он не Твен и не Чехов. Он русский чистокровный юморист, без надрывов и смеха сквозь слезы. Место его в русской литературе свое собственное, я бы сказала — единственного русского юмориста. Место, оставленное им, наверное, долгие годы будет пустым. Разучились мы смеяться, а новые, идущие на смену, еще не научились”.