Наука
Центры и организация русской науки Зарубежья
Точной численности русских ученых добровольно покинувших свою Родину или изгнанных советской властью, привести невозможно, так как они оказались рассеянными по всему миру, часть из них быстро ассимилировалась. В 1931 г. попытка подсчета русских ученых в эмиграции была проведена Русским научным институтом в Белграде. В результате анкетирования были выявлены 472 русских ученых, среди которых насчитывалось 5 академиков, 140 профессоров. В 1939 г. этот институт вновь проводит учет и фиксирует 339 человек. По мнению П.Е.Ковалевского, общая цифра всех научных работников старшего и среднего поколения в Зарубежье может быть исчислена не менее чем в тысячу, а с молодым поколением, подготовившимся уже за границей или родившимся за рубежом, она должна быть удвоена.
Оказавшись в изгнании, русские ученые продолжали активную научную деятельность. Упомянутый выше институт составил “Материалы для библиографии русских научных трудов за рубежом”. Первый том, охватывающий 1920-е годы, заключал в себе 7038 работ, а второй – 6333. В трудных условиях эмигрантского существования, чтобы выжить, ученые пытались консолидироваться. В результате чего вскоре возникают академические группы в Болгарии, Великобритании, Германии, Италии, Польши, Швеции, Швейцарии, Финляндии, Франции, Чехословакии, Эстонии, Югославии, Манчжурии и в США. В октябре 1921 г. в Праге состоялся Первый съезд академических групп, на котором был создан Союз русских академических организаций под председательством профессора А.С.Ломшакова и выработан Устав. Согласно Уставу, задачами Союза были следующие:
Для реализации этих задач при большинстве групп создаются испытательные комиссии, в которых русские могли держать экзамен на аттестат зрелости и испытание на ученые степени. Создаются также комиссии для рассмотрения адъюнктских, магистерских и докторских диссертаций. Правда, научные степени присуждали только парижская и пражская группы.
Первые съезды Союза академических организаций (1921-1922 гг.) имели организационный характер. Третий съезд (1924 г.) был посвящен научной работе. На нем прозвучало 160 научных докладов, что свидетельствовало о продолжении русской науки за рубежом. На четвертом съезде (1928 г.) в Белграде было прочитано 162 доклада, на пятом (1930 г.) в Софии - 140.
Русские ученые, как правило, концентрировались вокруг научных институтов, один из которых, находился в Берлине. В его создании принимали участие В.А.Мякотин, С.Л.Франк, Б.П.Вышеславцев, Н.А.Бердяев. Институт состоял из четырех отделений: духовной культуры, экономического, правового и сельскохозяйственного. При нем работал кабинет по изучению современной русской культуры, в задачу которого входило собирание, хранение, изучение и публикация исторических источников по истории России. Ректором этого института стал В.И.Ясинский, проректором – С.Л.Франк. В состав ученого совета вошли И.А.Ильин, С.И.Гессен, П.Б.Струве, Б.П.Вышеславцев, А.А.Боголепов и другие. Большую работу вел созданный в 1922 г. экономический кабинет под руководством С.Н.Прокоповича. (В 1924 г. из-за недостатка средств он был перенесен в Прагу). Кабинет занимался систематизаций сведений о хозяйственных процессах в советской России, изучением сельского хозяйства и т.д. В 1922 г. в Берлине по инициативе Н.А.Бердяева была основана, также Духовная академия. Как уже выше отмечалось, в Белграде в конце 1920-х годов был также образован Русский научный институт. Здесь заслушивались научные доклады и печатались научные труды русских ученых.
Центром научной и культурно-просветительной деятельности стала Прага. Здесь существовали ассоциация академических учреждений, Комитет помощи русским профессорам, студентам и инженерам. Работал институт изучения России, преобразованный в 1924 г. из Русского научного института сельского хозяйства, Русский Свободный (Народный) университет, Русский юридический институт, Русское историческое общество, Русский Заграничный исторический архив и другие. В этих учреждениях получили возможность работать специалисты различных направлений. Так, при институте изучения России существовали социальный, аграрный, сельскохозяйственной экономии, местного самоуправления, практических проблем сельскохозяйственной жизни и социально-политический кабинеты. Сотрудничали в них А.В.Пешехонов, С.С.Маслов, В.М.Чернов, К.Р.Кочаровский, А.Н.Челинцев и другие. Труд ученого сугубо индивидуален и менее всего поддается корпоративности. Поэтому несмотря на, возникающие объединения, русским ученым лишь в исключительном случае удалось восстановить приблизительно такую же обстановку работы, которой они располагали дома. Большинству же из них пришлось довольствоваться скромным положением в иностранных научных учреждениях. Разумеется, перспективы работы зависели от величины ученого. Известно, что к началу 1920-х годов русские биологи занимали передние рубежи в мировой науке. К слову сказать, многие из них, оказавшись в эмиграции в европейских научных центрах, ощущали себя на периферии науки. С большим желанием русских ученых биологов приглашал на работу Пастеровский институт в Париже. Так, для академика С.Н.Виноградского, который уже тогда был всемирно известным ученым, Пастеровский институт купил владение в Бри-Конт-Робер и устроил там специальные лаборатории по агробиологии, совершенно новой, в то время, области в науке. С.Н.Виноградский проработал здесь 20 лет. Он на опыте доказал, что бактерии могут питаться минеральными веществами и, в частности, серой, железом и водородом. Очень большое значение имели его работы, касающиеся бактерий, питающихся атмосферным азотом, так как они могут быть использованы для оплодотворения почв. После кончины ученого не нашлось ему заместителя, и лаборатории были ликвидированы.
В Пастеровском институте оказался также ученик И.И.Мечникова и И.П.Павлова С.И.Метальников. Будучи человеком разносторонне одаренным и талантливым он необыкновенно образно мог излагать самые сложные научные построения. Так, характеризуя теорию фагоцитов, т.е. клеток, которые поглощают бактерии и, переваривая их, защищают организм от вредных элементов, он писал следующее:
“Тотчас после впрыскивания в тело каких-либо микробов или посторонних веществ появляются в огромном количестве фагоциты, микрофаги, которые начинают проглатывать микробы и уничтожать их. Эта борьба кончается или победой фагоцитов или победой микробов и смертью организма. Микрофагов можно сравнить с легкой кавалерией. Они отличаются быстротой натиска, но не обладают достаточной стойкостью и легко погибают под ударами микробов. Через несколько часов к ним на помощь приходят новые клетки, так называемы макрофаги, которые отличаются большей стойкостью в борьбе с микробами. Их можно сравнить с хорошо вооруженной армией. За ними идут лимфоциты, которые играют роль инженерных войск, так как они строят всевозможные преграды для микробов”.
В этом институте плодотворно работали также медики М.Я.Преображенский (специализировался на лечении ранений), В.Н.Анри (Крылов), П.Н.Грабар, Л.И.Кепинов, возглавивший физиологическую лабораторию и отделение по выработке противозмеиных сывороток, А.М.Гелен (Щедрина), занимающаяся по бактериофагии, Н.А.Добровольская-Завадская (специалист по раку, изучала воздействие радиолучей на нормальные и патологические ткани, исследовала наследственные раковые опухоли) и другие. В филиалах Пастеровского института в разных странах работали профессор В.А.Юрьевич (Вьетнам) – возглавлял лабораторию по изготовлению вакцин против заразных болезней; профессор А.Т.Васильев (Тунис) - занимался вопросами борьбы с чумой.
С большим желанием русских ученых приглашали также на работу в Аэродинамический институт в Париже. Это относится, прежде всего, к Д.П.Рябушинскому и его ученикам. Кроме плодотворной научной работы Д.П.Рябушинский занимался активной популяризаторской деятельностью. Так, им в Париже было основано Научно-философское общество, в котором было прочитано около 100 докладов, краткие резюме которых составили настоящую энциклопедию научных достижений в Зарубежье. Им же основано “Общество охранения русских культурных ценностей за рубежом”, которое взяло на себя инициативу спасения от гибели архивов и научных работ русских в изгнании.
Говоря об ученых-аэродинамиках, необходимо отметить труды И.И.Сикорского талант, которого с полной силой проявился только за рубежом, в США, где он явился одним из самых крупных строителей и общепризнанным специалистом по аэродинамике. Его машины перед первой мировой войной считались образцовыми. Интересно, что И.И.Сикорский всегда подчеркивал гуманитарное значение своих аппаратов. На некоторых из них отмечалось количество спасенных людей.
Кроме И.И.Сикорского надо упомянуть конструкторов аэропланов К.Л.Захарченко, Б.В.Корвин-Круковского.
По мнению П.Е.Ковалевского ни в одной научной области русские за рубежом не развили такой широкой деятельности, как в геологии и связанной с нею науке почвоведения, применяя в них русские методы, унаследованные от основоположников этих наук еще в России. Он говорит о трех поколениях ученых, относя к старшему Н.И.Андрусова, и В.И.Вернадского. Правда, В.И.Вернадский, в прошлом ректор Таврического университета, один из создателей геохимии, выехав во Францию в 1920 г., потом все же вернулся в Россию. К плеяде геологов среднего поколения П.Е.Ковалевский относит Н.Н.Меншикова. В эмиграцию он попал сравнительно молодым человеком (родился в 1900 г.). Высшее образование получил в Париже и там же защитил докторскую диссертацию по геологии. Основал цент изучения Сахары. Этот цент включал три отдела: физический, геологический и биологический. Важную роль его исследования сыграли в нахождении в Сахаре нефти и воды. Главной заслугой среднего поколения геологов была разработка геологических карт Африки, Франции и Сирии. Первая геологическая карта Африки была составлена А.Качевским и начерчена М.Клементьевым.
Ученик Н.Н.Меншикова А.Ф.Мейендорф (1918-1942), получил от французского правительства национальную похвалу. Традиции русской геологической науки продолжал в эмиграции также сын академика Н.И.Андрусова Д.Н.Андрусов. Родился в 1896 г. в Юрьеве. Благодаря влиянию отца и матери, дочери знаменитого исследователя Трои Шлимана, начал заниматься геологией с юных лет и сопровождал отца в его научных экспедициях. Высшее образование получил в Париже. Затем в Праге защитил докторскую диссертацию. Специализировался на геологии Карпат. Являлся одним из основателей Карпатского геологического общества. Основой труд “Геология Карпат”, над которым он работал до 1960 г.
В 1938 г. он был назначен профессором и директором Высшей технической школы в Кошицах, которая после венгерской оккупации была переведена в Братиславу. Там он основал Геологический институт и издава Геологический журнал. В 1954 г. его избирают в члены Словацкой академии наук. Его трехтомный труд о чехословацких Карпатах был закончен в 1966 г.
К среднему поколению относятся также Н.М.Дешевой, Н.В.Гуськов, Г.А.Дейша, А.Городыйский, Г.Н.Ермаков, В.Майковский, Е.Милохов, Б.Г.Шуберт, Г.О.Шероцкий, Б.А.Попов.
Традиции русской науки продолжали молодые ученые. Б.Бражников, К.Куриленко, В.Щепинского, С.Крылатов, А.Овтрахта, С.Богданов, В.Флоров, А.Шестряков, В.Нестеров, В.Романовский, Л.Смирнов.
Большими достижениями отличалась в начале ХХ века русская почвоведческая наука. Основы которой были заложены В.В.Докучаевым (1848-1903). В эмиграции во Франции работал его ученик В.К.Агафонов, в прошлом профессор Таврического университета. Под его руководством была составлена первая почвенная карта Франции и Северной Африки. В 1935 г. его почвенные карты Франции и Туниса были представлены на международном конгрессе, где они получили всеобщее признание. Его верной соратницей стала В.С.Малышева, которая изучала почвы окрестностей Парижа. Среди почвоведов, выходцев из России следует назвать А.Н.Федорова, защитившего докторскую диссертацию на тему об “Инфильтрации в почву не насыщающей влаги” и руководившего лабораторией в Национальном институте агрономических исследований. Уже упоминаемый нами П.Е.Ковалевский, называет в своей работе имена почвоведов Н.Н.Федорова, Г.М.Брысина, Н.К.Новак-Декара, А.Н.Стебута, А.Я.Парамонова, М.В.Чапака, Т.П.Гордеева, В.А.Евреинова и многих других.
Говоря об ученых биологах, нельзя не назвать К.Н.Давыдова. Активную научную работу и организаторскую работу за рубежом проводил бывший ректор Московского университета М.М.Новиков. В 1952 г. в Нью-Йорке, в возрасте 76 лет, он издал интереснейшую книгу воспоминаний “От Москвы до Нью-Йорка. Моя жизнь в науке и политике” где очень талантливо и остроумно он рассказывает о своей научной карьере в России и в эмиграции, о причинах высылки из России, о традициях в научном мире, создает портреты многих современников и коллег. В Праге М.М.Новиков создает зоологический семинар, в котором участвовали проф. Т.А.Васильев, работавший в Тунисе; В.Д.Владыков, изучающий рыб в Прикарпатской Руси, а затем преподававший в Торонто и Канаде; А.А.Оглоблин, энтомолог, работающий в Аргентине; С.И.Новицкий, В.Л.Станиславский, К.И.Гаврилов и другие. Продолжали свою научную деятельность в эмиграции зоологи проф. Н.И.Кузнецов, А.И.Бердников, Д.В.Синицин, П.С.Гольцев, М.М.Петрункевич, Н.А.Корнильцев и другие. Известным ботаником в Русском Зарубежье считался профессор В.С.Ильин. После выезда за границу он преподавал в Карловом университете в Праге, защитив там докторскую диссертацию. Впоследствии заведовал кафедрами в Вене, Инсбруке и в Каракасе. Его труды по растительной физиологии были переведены на английский, немецкий, французский и чешский языки. Ученый занимался проблемами протоплазмы, транспирации воды в растениях, влияния солей на осмическое давление в растительных клетках, изучал причины увядания растений и усвоение ими углекислого газа. В.С.Ильин считается одним из основателей физиологической экологии, создателем энзимной теории. Более 50 научных работ по биологии опубликовала в эмиграции Н.А.Шостенко, бывший профессор Харьковского университета, по выезде за границу она многие годы преподавала в университете в Монпелье.
Славу русской науки в Зарубежье составили труды русских медиков, среди которых нельзя не назвать первую женщину, получившую кафедру хирургии в России, профессора Н.А.Добровольскую-Завадскую. В Париже она руководила занятиями в институте Кюри, изучая воздействие радиолучей на патологические ткани и наследственность раковых опухолей. Влиянию радиолучей и электронаркозу, а также изучению внешних факторов на развитие рака были посвящены труды Н.М.Самсонова. его метод теперь применяется во многих странах. Одним из основоположников сравнительной радиологии, позволяющей определять раковые заболевания в начальной стадии является С.И.Веретненников. Перечисляя наиболее известных ученых медиков, оказавшихся в эмиграции, П.Е.Ковалевский называет профессоров Б.П.Бабкина (Канада), В.Н.Болдырева (США), А.И.Игнатовского (Югославия), А.И.Конева (США), В.Г.Коренчевского (Англия), А.Б.Крыжановского (Франция), А.А.Максимова (США), И.М.Малинина (США), В.И.Окулича (США), С.К.Софутерова (Югославия), А.Э. Янишевского (Болгария). Большинство из них возглавили кафедры, клиники и институты. Так, известный патологоанатом профессор С.Н.Салтыков руководил Патологоанатомическим институтом в Загребе, а ученик И.П.Павлова профессор В.Н.Болдырев основал в Гаттль Крик (штат Мичиган) “Физиологический институт имени И.П.Павлова.
Выше были названы имена видных ученых, прославившихся в мировой науке еще до эмиграции, поэтому все они, покинув Россию, без труда смогли продолжить свои научные изыскания. Однако огромное число рядовых ученых оказались выброшенными из жизни и науки и под гнетом тяжелых материальных проблем не смогли в эмиграции заниматься своим любимым делом. Следует отметить, что во многих странах правительствами сильно ограничивалось деятельность русских медиков, независимо от их авторитета и опыта. Большинство из русских врачей чтобы получить право практики должны были выдержать не только медицинский проверочных экзамен, но и экзамен на уровень общеобразовательной подготовки. Большинству русских врачей пришлось выехать для работы в колонии, особенно в страны Африки, где они сыграли большую роль. Среди успешно практиковавших в Европе врачей следует назвать такие светила в медицине, как профессора Н.К.Адамов, В.Д.Аитов, И.П.Алексинский, М.С.Зернов, В.И.Лясковский, Л.А.Каминская, А.О.Маршак, С.М.Серов, А.П.Фиников. Как пишет П.Е.Ковалеский, “трудна и подчас безвыходна была судьба русских докторов за рубежом, но они несли свой крест с честью и всюду заслужили уважение”.
В Белграде, Берлине, Лондоне, Каире, Нью-Йорке, Праге, Риге, Талине, Шанхае, Харбине и других возникают в начале 1920-х гг. общества русских врачей. Их целью становилась помощь медикам в трудоустройстве, в организации обмена опытом, проведение теоретических семинаров, оказание моральной и материальной поддержки коллегам. Некоторые из них даже издавали свои журналы. Так, общество русских врачей в Берлине, возникшее в мае 1920 г., издавало ежемесячный журнал “ Врачебное обозрение” под редакцией профессора С.С.Абрамова. “Столицей” русского медицинского Зарубежья стал Париж. Здесь действовало два медицинских общества: “Общество русских врачей имени Мечникова” под руководством хирурга профессора И.П.Алексинского, “Общество русских врачей – участников Великой войны” под руководством доктора Л.И.Кепинова, а затем Н.А.Булгакова (брата известного писателя М.А.Булгакова). В Париже работал и “Русский союз (община) сестер милосердия имени Вревской”, активными деятелями которого были сестры милосердия Т.И.Алексинская и Р.К.Маковецкая.
Деятельность общества имени Мечникова довольно подробно описана М.Б.Мирским в статье “Российское медицинское зарубежье”. Приведем некоторые фрагменты из этой статьи. Члены общества медицинское образование получили еще в России, а поэтому они не имели права врачебной практики во Франции, работать они могли только в колониях. Это объясняет, почему немало русских врачей заключили контракт на работу в Западной и Центральной Африке и на Мадагаскаре. Так, в 1925 г. во французских колониях работала 23 русских врача, в 1926 – 59, 1928 – 82. Проживающие в Париже, как правило занимались частной практикой среди русских эмигрантов. Некоторые работали в специально открытых больницах, которых было немного. Одной из них был французский русский госпиталь в парижском пригороде Вильжюиф – хирургическая клиника по общедоступным ценам. Возглавляла ее графиня Е.В.Шувалова, а вице-председателем совета госпиталя был профессор И.П.Алексинский.
Общество осуществляло активную просветительскую деятельность: устраивало различные курсы, организовывало повышение квалификации врачей и сестер милосердия.
В 1928 г. в Праге прошел съезд медицинских обществ, и в результате возникло “Объединение русских врачей за границей” с центром в Париже. В ноябре 1936 г. состоялся второй съезд этого Объединения. К этому времени в него входили общества из Великобритании, Болгарии, Королевства СХС, США, Франции, Чехословакии, Эстонии, и другие.
Значительные силы русских медиков в начале 1920-х гг. оказались в Болгарии. По существу российские профессора составили костяк вновь организованного в 1918 г. медицинского факультета Софийского университета. Здесь преподавали бактериолог и патолог С.С.Абрамов, акушер-гинеколог Г.Е.Рейн, академик физиолог А.М.Черевков, анатом, морфолог И.Ф. Шапшал, гистолог профессор А.Ф.Маньковский, физиолог профессор В.В.Завьялов, психиатр профессор Н.М.Попов. Кроме преподавательской и научной деятельности они издавали также учебники, на которых выучилось не одно поколение болгарских медиков.
Более 150 ученых медиков к 1924 г. оказалось в Праге. Среди этих высококвалифицированных специалистов было 2 академика, 7 докторов, 47 профессоров. В их числе психиатр, профессор Г.Я.Трошин, бактериолог профессор В.А.Юревич, врач и педагог профессор С.А.Острогорский, хирург доцент Ф.Ф.Никишин и другие. В Праге действовало представительство Российского общества Красного Креста. На медицинских факультетах Карлова университета в Праге и университета в Брно велась подготовка русских врачей. В 1920-е гг. дипломы здесь получили более 300 русских эмигрантов, в то время как во Франции – 75, Югославии – 90, а в Германии – 20. Большинство из них впоследствии приняло гражданство страны проживания.
Отвергнутыми Россией оказались известные ученые химики, среди которых звездой первой величины считался В.Н.Ипатьев. С 1930-х годов он жил в США, но в качестве консультанта его приглашали в другие страны, как признанного авторитета в отношении католитических реакций при высоком давлении. Огромное значение для науки имели его открытия в области катализа нефти и применения углеводов. Он был членом нескольких академий и получил высшие научные награды. Английский ученый Донан писал: “Я имею самое высокое мнение о работах проф. Ипатьева, чье имя будет всегда известно, как одного из великих пионеров каталитических реакций”. Один из американских ученых, декан школы химии и физики штата Пенсильвания выразился еще более ярко: “Я сказал бы, что Россия породила трех выдающихся химиков: Ломоносова, Менделеева и Ипатьева”.
Не нужным России оказался также химик с мировым именем А.Е.Чичибабин. Он выехал в 1930 г. и работал в Париже в специально оборудованной здесь для него лаборатории. Напечатал более 250 работ, самой крупной из которых был университетский курс органической химии. В Париже также жил и работал известный русский химик А.А.Титов, труды которого позволили увеличить продолжительность службы изделий из каучука, повысить октановое число бензина. Он был создателем и бессменным председателем Общества “Русских химиков” в Париже. В Экспериментальной лаборатории в Бельвю под Парижем трудился М.М.Костевич, труды которого были посвящены тринитробензолу и тринитротолуолу. Впоследствии, переселившись в Южную Америку, он организует пороховые заводы в Экваторе.
В Белградском университете преподавал химию Н.А.Пушин, который исследовал химическую природу соляных смесей и металлических сплавов, а также применил физико-химический метод к изучению молекулярных соединений.
В Вене и США работал проф. В.В.Лепешкин, труды которого касались коллоидной химии протоплазмы и некробиотических лучей (эти лучи возникают в умирающих дрожжах и разлагающихся организмах).
Говоря о русских химиках в Зарубежье, следует называть имена проф. В.Н.Исаева (Рига), Е.В.Гришкович-Трохимовского (Польша), Г.Л.Веллера (Франция), Е.Р.Белявского (США), И.А.Пастака (Швеция), А.И.Вестерман (Франция), Л.В.Андрусова (Германия), М.Д.Каратеева (Южная Америка), Г.С.Крылова (Франция), Е.М.Костюка (Чехословакия), А.Н.Васильевского (США) и др.
В фундаментальном труде П.Е. Ковалевского, посвященном творческому наследию русской эмиграции названы имена физиков В.Ф.Горшкова, работавшего в экспериментальной физической лаборатории в Нью-Йорке, создавшего усовершенствованный тонометр для измерения давления глазного дна; С.Д.Болтовского, опубликовавшего более 50 работ по определению морских течений; проф. В.К.Зворыкина,с работами которого связано становление и развитие американского радио и телевидения; С.Г.Никитина, организовавшего собственную лабораторию в Цюрихе и Страсбурге по изучению квантовой оптики и спектроскопии кристаллов; В.К.Мироновича, специалиста по метеорологии; М.В.Мачинского, являющегося одновременно физиком, математиком и философом, автором более 200 научных работ, открывшего законы определения высоты арктического континента; И.М.Куприанова, специалиста по холодильной технике. К этому списку можно добавить Ф.Е.Волошина, получившего экспериментальную лабораторию в Праге. Его научные изыскания были посвящены сложению атомных ядер периодической системы Д.И.Менделеева. В 1952 г. ученый публикует монографию “Сложение атомных ядер”, в которой были не только изложены результаты исследования, но и высказаны оригинальные научные гипотезы.
Свою плодотворную работу в эмиграции продолжил И.И.Сикорский. Его учеником и коллегой становится А.М.Никольский, ставший впоследствии ведущим специалистом в области вертолетостроения, входящий даже в число военных советников президента США.
Крупным ученым в области аэродинамики в русском зарубежье был Д.П.Рябушинский.
Крупными учеными-астрономами были Н.Ф.Бобровников, В.В.Стратонов и Н.Н.Стойко. Последний поле защиты докторской диссертации во Франции многие годы заведовал Международным Бюро времени. С его именем связано создание, и введение в Международное Бюро атомных часов, точных которых превышает миллионные доли секунды.
Россия лишилась также видных математиков А.Д.Белимовича, преподававшего впоследствии Белградском университете, крупного специалиста в области теоретической механики, Н.Н.Салтыкова, труды которого получили всеобщее призвание и действительным членом Сербской Академии Наук, С.П.Тимошенко, преподававшего в Мичиганском университете, автора двухтомного издания “Сопротивление материалов”. За большой вклад в развитие мировой науки он был избран членом многих национальных академий наук и почетным доктором ряда университетов.
Перечисляя список имен этих выдающихся представителей русской науки, нельзя не согласиться с мнением проф. Е.Н.Тимонина, что “произошла настоящая “утечка мозгов” за рубеж, что, безусловно, нанесло большой урон отечественной науке”. Прав был Т.Рузвельт, сказав, что Россия с лихвой рассчиталась с мировым сообществом за царские долги, отдав миру такую плеяду знаменитостей.
Разговор о русских ученых-эмигрантах следует вести не только для того, чтобы вернуть России имена ее сыновей, но и с тем, чтобы составить общую картину прошлого науки и техники России.
Русские философы за рубежом
В эмиграции оказалось большое число русских ученых философов, представителей религиозной философской школы: Н.А.Бердяев, С.Н.Булгаков, Б.П.Вышеславцев, В.В.Зеньковский, И.А.Ильин, Л.П.Карсавин, Н.О.Лосский, Ф.А.Степун, С.Л.Франк и др. Подробное рассмотрение их философских воззрений не входит в задачи данного курса. Отметим лишь наиболее общие черты, характерные для русской зарубежной идеалистической философии.
Большинство исследований философов носило историософский характер. Обращенность к истории России для них не случайна, она не является “вынужденным уходом” от эмигрантской действительности. Крупнейший исследователь истории русской философии В.В.Зеньковский отмечал, что в целом русская идеалистическая философия не теоцентрична (религиогенна), а антропоцентрична, историософична и привержена к социальной проблематике. С конца XIX в. она вращалась вокруг трех вопросов: темы личности, темы свободы и темы социальной. Интерес к последней он объясняет тем, что в истории, как и в природе, если и бывают “скачки” и перерывы, то они не отменяют прошлого, - и чем резче и сильнее эти скачки, тем яснее вырисовывается позже возврат к прошлому, восстановление целостного исторического потока. В философских работах рассматривались особенности русского сознания, судьба раскола, реформы Петра I и Александра II, споры западников и славянофилов, декабризм, нигилизм, русский социализм, своеобразие политической жизни России и т.п.
Большинство из философов оказались высланными из России в августе 1922 г. на так называемом “философском пароходе” в Германию где они встретили весьма противоречивый прием. Левая часть эмиграции встретила их с восторгом, надеясь, что это будет стимулировать развитие русской культуры за рубежом, а также повысит ее престиж. Правая часть ничего кроме вражды не испытывала, для нее они были “агентами большевизма”, тем более, что философы сразу дали понять, что отрицательно относятся ко всякого рода попыткам “наказать большевиков”. Н.А.Бердяев вспоминал, как к нему в Берлине приехал с депутацией П.Б.Струве: “Я был в ярости и так кричал, что хозяйка квартиры заявила, что вызовет полицию. Я относился совершенно отрицательно к свержению большевизма путем интервенции. Это движение представлялось мне безвозвратно ушедшим в прошлое, лишенным всякого значения и даже вредным. Я уповал лишь на внутреннее преодоление большевизма. “Тип “Белого” эмигранта вызывал во мне скорее отталкивание. В нем была каменная нераскаянность, отсутствие сознания своей вины, и наоборот, гордое сознание своего пребывания в правде... Свобода мысли в эмигрантской среде признавалась не более чем в большевистской России. На меня мучительно действовала злобность настроений эмиграции. Было что-то маниакальное в этой неспособности типичного эмигранта говорить о чем-либо, кроме большевиков, в этой склонности повсюду видеть агентов большевиков. Это настоящий психопатологический комплекс, и от этого не излечились и по ныне”. В Берлине философы основали Русский научный институт, где читались лекции по истории русской мысли, а затем Русскую религиозно-философскую академию, которая сыграла большую роль в духовной жизни эмиграции. Затем она была переведена в Париж. Созданная по инициативе Н.А.Бердяева, она стала преемницей российской Вольной академии духовной культуры и религиозно философских обществ, существовавших в Москве и Петрограде в 1921-1922 гг. Может быть, “академия” – чересчур помпезное название. По сути, это были курсы лекций без какой-либо структуры и программ. Помимо лекций раз в месяц академия устраивала публичные доклады с прениями, которые заканчивались яростными спорами. Лекции носили просветительский характер. Н.А.Бердяев впоследствии вспоминал о своем тягостном впечатлении из-за “страшного понижения умственных интересов, уровня культуры, элементарности, отсутствия всякой проблематики у большей части молодежи”. Нельзя не согласиться с утверждением В.Костикова, что в условиях снижения культурного и нравственного уровня эмиграции “русские философы были теми вершинами, которые своим сиянием давали возможность не потерять путь , не заблудиться в переулках эмигрантщины”.
Историческая наука Русского Зарубежья
Значительный интерес вызывают представители исторической науки в эмиграции. По подсчетам М.Раева, после Октябрьской революции и Гражданской войны в эмиграции по разным причинам оказалось более 500 известных историков. Среди них мы видим П.Н.Бицилли, Г.В.Вернадского, А.В.Карташева, А.А.Кизеветтера, Н.П.Кондакова, С.П.Мельгунова, П.Н.Милюкова, П.Б.Струве, Г.В.Флоровского и А.В.Флоровского, Е.Ф.Шмурло и многих других. С российской исторической наукой тесно связаны и представители не исторических специальностей, труды которых внесли серьезный вклад в ее развитие. В этой связи мы можем назвать юристов Н.Н.Алексеева, Е.В.Спекторского, П.П.Гронского, В.А.Рязановского, историка культуры и публициста Г.П.Федотова и других.
В последние годы в отечественной историографии их вкладу в развитие исторической науки уделяется серьезное внимание. Их труды переиздаются. В журнале “Вопросы истории” даже введена специальная рубрика “Историки русского зарубежья”. Среди наиболее интересных исследований, посвященных русской эмигрантской науке, следует выделить работы М.Г.Вандалковской и В.Т.Пашуто. Последний, в работе “Русские историки-эмигранты в Европе” отмечает, что за рубежом оказалось только 90 исследователей, занимающихся проблемами феодальной истории. Судьба выбросила русских историков во многие страны мира: Францию, Чехословакию, Англию, Германию, Бельгию, Болгарию, Румынию, Латвию, Литву, США и Китай. В.Т.Пашуто считает эмигрантскую историографию явлением неоднородным и зависящим от страны проживания. На наш взгляд, такое утверждение не вполне правомерно, поскольку, несмотря на региональные особенности эмигрантская историография имеет ряд общих черт, важнейшей из которых является сохранение традиций дореволюционной историографии с ее приверженностью к методологии позитивизма и верой в то, что факты сами вскроют те специфические формы, в которые проявляются законы общественного развития. Так, П.Н.Милюков считал, что Россия пройдет, те же стадии, которые уже прошла и проходит Западная и Центральная Европа. Особенности же России, по его мнению, связаны с хронологическим сдвижками, объясняемыми прошлым развитием. Когда же эти различия исчезнут, и Россия догонит Запад, то она пойдет по тому же пути.
Русские историки, представители традиционного направления научной мысли (П.Н.Милюков, А.А.Кизеветтер, В.А.Мякотин, Е.Ф.Шмурло и другие), ставили проблемы общего и особенного в истории России, рассматривали влияние различных факторов исторического процесса от материального до духовного, осмысливали механизм их взаимодействия. Рассматривая русскую историю, как часть европейской, они подчеркивали замедленность и “тусклость” проявления общих с западноевропейскими чертами развития. По их мнению, Россия была страной экстенсивного развития. К специфике исторического процесса в России они относили гипертрофированную роль государства в экономической, социальной и культурной сферах. Поэтому большое внимание они уделяли вопросам происхождения государства, характера российского феодализма, особенностям землевладения, проблемам самосознания русского народа.
Иной подход предложило новое, возникшее в эмиграции течение исторической мысли – евразийство. Основные события русской истории оно объясняло с точки зрения природных и географических факторов. Историческое развитие России, начиная с Петра I, вызывало у них резкий протест, поскольку “плотное соприкосновение с Западом” привело к отрыву правящих верхов от масс и породило революционное движение. Основная идея евразийства – “Россия – особый мир”. Сами евразийцы называли свое учение системой, подчеркивая тем самым его комплексный характер. Оно представлено не только историками ( Г.В.Вернадский, П.М.Бицилли), но и экономистами (П.Н.Савицкий), правоведами (Н.Н.Алексеев), лингвистами (Н.С.Трубецкой), философами (Л.П.Карсавин), богословами (В.Ильин) и музыковедами (П.П.Сувчинский). В своих трудах евразийцы рассматривали проблемы, связанные с историей России, особенностями ее развития, обуславливая его географическим, пространственно-климатическим факторами, этническим процессами, внешнеполитическими нашествиями (татаро-монгольское иго, польско-шведская интервенция), реформаторской деятельностью (Петра I, Александра II), иностранным влиянием (проникновение либеральных и марксистских идей), революцией, строительством советского государства. Огромное внимание в трудах евразийцев уделялось вопросам национальной культуры. Они выдвигали идею создания наднациональной (евразийской) культуры, базу которой должна была составить культура русского народа, пополняемая элементами культур других народов Евразии. Одним из крупнейших представителей евразийства можно считать Н.С.Трубецкого. В основе его культурологической концепции лежит идея разнообразия национальных культур. Он отрицал создание единой общечеловеческой культуры, одинаковой для всех народов. В работе “Вавилонская башня и смешение языков” он доказывал, что более жизнеспособной является культура отдельного “национального организма”, а поэтому прогресс общества связан только с реализацией разнообразных возможностей, заложенных в национальных культурах. Н.С.Трубецкой одним из первых обратился к проблемам лингвистической географии, установив взаимодействие языка с географическим фактором и экологией.
Евразийство отрицало позитивизм, марксизм и неокантианство, как теории общественного развития, применимые к России. Выразителем идей евразийства стал сборник “Исход к Востоку. Предчувствия и свершения”, первый номер которого вышел в Праге в 1921 г. Еще они издавали общественно-политический журнал “Версты”.
Уже при своем возникновении евразийство вызвало оживленные споры. На страницах газет “Последние новости”, “Руль”, “Возрождение” не раз печатались дискуссионные материалы по поводу евразийства. Даже самые непримиримые оппоненты стремились объяснить причины возникновения, особенности и недостатки этого течения, но и отметить его положительные стороны. Так, Н.А.Бердяев не считал их идеи оригинальными, но усматривал в них новую настроенность, молодой задор, не подавленность революцией и известную талантливость. Появление евразийства он объяснял их способностью улавливать настроение русской молодежи, пережившей войну и революцию. Евразийцы, писал он, стихийно, эмоционально защищают достоинство России и русского народа, тогда как определенный слой русского общества, порожденный революцией оторвался от народа, “согласен денационализироваться и не считать себя русским”. Недостатком учения он считал недооценку “русского вопроса”. У евразийцев он заслонялся идеей “нехристианского Востока”. Евразийцы, по его мнению, создавали свою религиозную систему, понимая религию как социальную организацию, отрекаясь от духовности. Они понимают православие, писал он, прежде всего как этнографический факт, берут его из вне, а не изнутри, не как факт духовной жизни, вселенский по своему значению. Отступлением от истинного христианства, Бердяев считал, и представление евразийцев о взаимоотношении религии и государства. Человек должен быть выше государства, евразийцы же не защищали свободу человеческого духа. Следует отметить, что излишняя детерминированность русской истории геополитическим и природно-климатическим факторами у евразийцев делала их концепцию не слишком привлекательной. Неприятие евразийства в среде эмигрантских историков связывалось также с их противоречивым отношением к большевизму и советской власти: “с одной стороны они предавали анафеме большевизм, как порождение европейской порочной мысли”, а с другой, - “они приветствовали большевистскую революцию как катаклизм, который разрушил весь уклад российской жизни, построенный, якобы, на подражании европейским образцам. Отвергая большевизм, евразийцы видели в нем родственные черты – отношение к буржуазному государству и культуре”.
Так, П.П.Сувчинский писал, что в России “имеется два многочисленных враждебных стана: глубокие окопы буржуазного обывательства и подвижный и шумный лагерь революционного пролетариата. Между ними бессильна суетится в каком-то количестве послевоенная, да и довоенная интеллигенция … Кто победит, буржуазная масса, или коммунистический коллектив - судить преждевременно”. Не трудно заметить, здесь также и связь евразийцев со сменовеховцами.
В современной историографии взглядам евразийцев уделяется большое внимание, можно даже сказать о некоторой их идеализации, о преувеличении роли степного фактора и азиатской культуры в российском историческом процессе. Появились даже специальные журналы, посвященные этому течению: “Евразия” и “Начала”. Наиболее обстоятельно и подробно историческая концепция евразийцев анализируется М.Г.Вандалковской. В ее монографии затрагиваются вопросы историософии евразийства, истоков их теории, рассматриваются их представления о различных этапах российской истории: древнерусском государстве, татаро-монгольском нашествии, Московском царстве, императорском периоде, революции и советской власти. В приложении печатаются работы как самих евразийцев (Л.П.Карсавин, П.П.Сувчинский), так и их оппонентов (П.Н.Милюков, А.А.Кизеветтер). Книга лишена апологетики и тенденциозности в изложении материала.
Подробное изложение взглядов евразийцев не входит в замысел данного спецкурса, поэтому ограничимся здесь лишь этими общими замечаниями.
Как и представители других отраслей русской науки в Зарубежье, историки стремились к координации деятельности через академические группы. Перед историками, наряду с общими для остальных проблемами выживания, встали проблемы, связанные с невозможностью продолжать работу в русских архивах, со сложностью публикаций, дороговизной переводов и т.п. Особенно это коснулось ученых, изучающих феодальную историю России. Историки же, специализирующиеся на изучении проблем всемирной истории оказались в более льготных условиях, поскольку упростился доступ к заграничным архивам и источникам.
Важнейшим условием для поступательного развития исторической науки, безусловно, является, возможность публикаций. Как правило, в крупных научных центрах такая возможность существовала. Как уже отмечалось центром русской науки в Зарубежье в 1920-е годы стала Прага. Здесь на фоне нескольких русских вузов, созданных правительством ЧСР в рамках “Акции русской помощи”, историки образовали свою профессиональную организацию “Русское историческое общество”, председателем которого вначале стал Е.Ф.Шмурло, а затем В.А.Францев. Далее их сменяли А.А.Кизеветтер, А.Н.Фатеев, А.В.Флоровский, Е.А.Ляцкий, П.А.Остроухов. Членами общества были Г.В.Вернадский, И.И.Лаппо, С.Г.Пушкарев, Е.А.Спекторский и другие. Общество отмечало памятные даты русских историков, общественных и государственных деятелей.
Оно финансировало проведение встреч, научные дискуссии и публикацию журнала “Записки Русского исторического общества в Праге” (1927-1930). Исторический факультет Русского института в Праге участвовал в издании “Ученых записок” университета (1928-1933). Правда, эти издания выходили не регулярно и не часто, а из-за большого числа желающих публиковаться объемные работы печатались не полностью, а выборочно. Особенно известным изданием среди историков были труды семинара Н.П.Кондакова, серии по иконографии (7 томов) и археологии, а также 4-х томное издание русских икон. В Париже историки своих печатных органов не имели. Крупнейшим центром русской науки был, как уже отмечалось, и Белград. Здесь с 1930 г. по 1941 г. вышли 17 выпусков “Записок Русского научного института”, в которых печатались труды, в том числе таких видных историков, как. А.Л.Погодин, Ф.В.Таракановский, А.В.Соловьев, М.Н.Ясинский и другие. Труды по истории печатало в своих сборниках тамошнее Русское археологическое общество, возникшее еще в 1921 г. Научные труды печатались также Берлинским русским научным институтом. В Оксфорде С.А.Коновалов основывает “Оксфордские славянские записки”, издание которых продолжается несколько десятилетий.
С 1921 года начинают проводиться съезды Русских академических организаций за границей (РАОЗГ). Таких съездов было пять (1921–1932гг). Первые два имели организационный характер, материалы третьего не печатались, а в материалах остальных содержалось немало работ историков. Участвовали эмигранты и в международных конгрессах историков (МКИН), правда, с докладами выступали только с 1933 года. Так, на VII МКИН в Варшаве выступили П.Н.Савицкий (“Евразийская концепция русской истории”), П.Б.Струве (“Феодальные элементы в социальной и политической структуре Московского общества”), А.В.Флоровский (“Чешско-моравские иезуиты в Восточной Европе”). На IX МКИН, проходившем в Париже в 1950 г. , из русских эмигрантов выступил только А.В.Флоровский (“Перт Великий и Австрия. Страницы истории дипломатии”), и то как профессор пражского университета, имевший к тому же с 1946 г. советский паспорт. Печатались историки также как в эмигрантской, так и в иностранной периодике. Фактически синтезировал все течения исторической мысли журнал “Новый град”, издаваемый Ф.А.Степуном и Г.П.Федотовым в 1930-е гг. в Париже. Наиболее известные из них издавали свои книги и сборники статей. Представление об этом можно получить по “Материалам для библиографии русских научных работ за рубежом”, которые, как уже отмечалось, вышли двумя выпусками в 1931 и 1941 гг. в Белграде. Они включили в себя все публикации с 1920 по 1940-е гг. Кроме того, в приложении к своей книге В.Т.Пашуто приводит подробную библиографию по 206 авторам, что также дает нам ценную информацию.
Уникальным изданием, дающим картину научной исторической жизни эмиграции в странах Европы, можно считать книгу “Историческая наука российской эмиграции 20-30-х гг. ХХ века (Хроника)”. Здесь в хронологическом порядке помещены выступления и доклады историков Зарубежья в означенный период. Благодаря этому исследователь может изучать атмосферу научной и общественной жизни эмиграции, тематику и периодичность выступлений.
Тематика исследований была различна, но большинство мучил вопрос, связанный с причинами того, что произошло в 1917 г. в России. Так, 3 января 1921 г. П.Я.Рысс на собрании Союза русских литераторов и журналистов в Париже прочитал доклад “Пути русской революции”. 21 января 1921 г. известный общественный деятель, кадет Ф.И.Родичев выступил с докладом “Русский народ и большевики”. 17 и 21 февраля 1921 г. П.Б.Струве на собрании Союза русских студентов во Франции размышлял об историческом смысле русской революции. 8 марта 1921 г. В.А.Оболенский на Русском Общественном Собрании (Берлин) рассуждал на тему: “Источники современных невзгод”. В Хронике мы встречаем доклады П.Н.Милюкова “Заветы революции” (31 марта 1921 г.) и “Корни революции (Цикл 12 лекций)”, А.М.Кулишева “Сущность большевизма” (16 августа 1921 г.), П.И.Новгородцева “Крушение западничества” (6 августа 1921 г.), публичную беседу на тему: “Задачи русской общественности” (1 июня 1921 г.), в которой участвовали П.Б.Струве, А.В.Карташев, П.Д.Долгоруков и другие.
Анализируя содержание Хроники, следует отметить, что профессиональные историки, кроме П.Н.Милюкова, не сразу обратились к исследованиям на тему революции. Видимо сказывались отсутствие полноценной источниковой базы и незаживающая боль пережитого. Лишь с конца 1920-х годов эмоции уступают место спокойному анализу. В Хронике зафиксированы такие выступления как “Итоги 10-летней деятельности Советской власти” (А.П.Марков, 26 февраля 1928 г.), “Особенности русского государственного развития” (Н.Н.Алексеев, 2 марта 1928 г.), “Итоги октября” (П.Н.Милюкова, 18 марта 1928 г.), “Исторические особенности общественного развития России” (Б.Д.Бруцкус, 10 мая.1928 г.) “Историческая миссия Росси” (Н.А.Бердяев, 16 мая 1928 г.), “Основная трагедия русской истории” (Г.П.Федотов 13 июня 1928 г.) и т.п. При выяснении причин социальной катастрофы, случившейся в России в 1917 г. преобладали 3 подхода:
Оригинальную точку зрения на причины революции высказывали евразийцы (Л.П.Карсавин, П.П.Сувчинский, В.Н.Ильин). По их мнению, причины революции заключались в разложении всего государственного организма, его “правящего слоя”, в который они включали правительственную власть, бюрократический аппарат и интеллигенцию. Начало зарождения интеллигентской революционности они видели в первой четверти ХIX века.
В 1920-е гг. идет планомерный сбор документов, подготовка мемуаров. Именно эти цели преследует издание “Архива русской революции” (И.В.Гессен), сборников “На чужой стороне”, “Голос минувшего на чужой стороне” (С.П.Мельгунов). Мемуары участников и очевидцев отдельными выпусками печатают многие литературно-художественные и общественно-политические издания (“Современные записки”, “Последние новости”, “Возрождение”). Выходят серии “Революция и Гражданская война в воспоминаниях участников”, “От первого лица” и т.п. Идет создание так называемого “Пражского архива”, Бахметьевского архива (США), Гуверской библиотеки по вопросам войны, революции и мира (США) и других ценных коллекций.
Самым крупным собранием документов стал Русский заграничный исторический архив (РЗИА), который часто называют “Пражским”. Идея создания архива для сбора и хранения документов о жизни русской эмиграции возникла в 1923 г. К этому времени в Праге проживало более 20 тысяч русских. Среди них не мало было историков. Архив был образован постановлением Земгора при его культурно-просветительном отделе в феврале 1923 г. В августе 1924 г. он был выделен в самостоятельную организацию (РЗИА) для “собирания, хранения, систематизации и научной обработки материалов по истории России и входящих в нее народов”. В совет архива входили в разное время А.А.Кизеветтер (предс.), Е.Ф.Шмурло, Г.В.Струве, В.А.Мякотин, Г.В.Флоровский, В.Л.Бурцев, П.Н.Милюков и другие. Для определения ценности документов существовала экспертная комиссия, которая тщательно отбирала их, бракуя не менее 30% предлагаемых документов. Документы поступали из 44 стран, в которых действовало более 1500 агентов. Они поступали сюда на временное хранение или с условием “хранить 5-10 лет в запечатанном виде”, “передать в Россию после свержения Советской власти” и т.п. Только за 1934 г. поступило 2719 посылок. Собирались газеты, журналы, документы, воспоминания, дневники и т.п. Существовала классификация фондов по разделам:
А) фотографии, листовки, рисунки, карикатуры, шаржи, карты, планы, марки, денежные знаки и т.п. Здесь было сосредоточено более 7000 фото, 4500 листовок и воззваний;
В) мемуары, дневники, статьи, написанные на основе личных воспоминаний. Здесь хранился дневник М.В.Алексеева за 1916-1917 гг., письма А.В.Колчака к Анне Темеревой;
С) переписка частных лиц и личные архивы (А.В.Амфитеатрова, В.Л.Бурцева, И.А.Бунина, И.В.Гессена, Н.Н.Евреинова, А.А.Кизеветтера, Е.Д.Кусковой, М.М.Осоргина, П.Н.Милюкова, Е.Ф.Шмурло и других).
D) документы о революционном и общественном движении. Программы, уставы, протоколы, начиная с 1870-х гг. Здесь находились также архивы “Колокола”, Б.В.Савинкова, Е.Азефа;
Е) сведения об армии и внутриполитической жизни России периода Первой мировой войны.
F) документы, связанные с историей революции и Гражданской войны;
G) материалы, касающиеся послереволюционной эмиграции. В 1928 г. был изменен статус РЗИА. Его передали в ведение МИД ЧССР. В связи с этим в архиве запретили заниматься исследователям. Официальным его языком стал чешский. В 1938 г. архив прекращает покупку документов и книг. А в марте 1939 г. после оккупации Германией Чехословакии архив был передан под покровительство МВД Германии. После окончания II мировой войны чешское правительство передало в СССР большую часть фондов РЗИА. В декабре 1945 г. в Москву было отгружено 9 вагонов с его материалами. К сожалению, впоследствии пражская коллекция оказалась разбросанной по нескольким хранилищам. Большая ее часть находится в Центральном государственном архиве РФ (ГАРФ). Библиотека РЗИА оказалась рассредоточенной между Российской государственной библиотекой им. Ленина, Российской исторической библиотекой и библиотекой им. Салтыкова-Щедрина (Санкт-Петербург).
Современный исследователь русской исторической науки Зарубежья В.Т.Пашуто выделяет в ней три периода: 1) 1920-1929; 2)1929-1939; 3) 1939-1945. Конец первого периода он связывает с началом кризиса в капиталистических странах, резким ухудшением финансирования эмигрантских центров и изменением условий их работы. Большое влияние на положение эмигрантов и состояние науки оказала также , по его мнению, Вторая мировая война, после которой происходит новое расслоение эмигрантов: одни вливаются в новую ученую среду соцстран, другие вновь эмигрируют и растворяются в крупных центрах США и ФРГ, не создав ничего нового. В.Т.Пашуто считает, что после II мировой войны эмигрантская историография перестает существовать. Объективные условия вели русскую эмигрантскую науку к упадку. С началом экономического кризиса наблюдается снижение правительственной поддержки эмигрантам, идет постепенное свертывание их научных учреждений. В.Т.Пашуто в своей монографии приводит отрывок из письма профессора П.А.Остроухова, бывшего ученого секретаря уже ликвидированного Русского юридического факультета, П.А.Сорокину, жившему в США: “Положение русской профессуры в Праге становится все тяжелее и тяжелее. А положение семейных людей, к которому принадлежу и я, грозит стать прямо отчаянным; казенные стипендии по несколько раз в год сокращаются, а достать здесь сторонний заработок сейчас, при общем сжатии расходов в учреждениях и безработице среди чехов, в высшей степени трудно”. Заметим, что это пишет видный ученый-экономист, владеющий 7 языками, в том числе чешским.
Говоря о значении русской зарубежной историографии в 1920-30-е гг., нужно отметить, что, несмотря на материальные трудности, ученые создали ряд научных центров, наладили печатание периодических изданий, собрали значительные фонды мемуаров и документов. Историки первой волны эмиграции подготовили новое поколение ученых, передав им свои традиции и интегрировав их в европейскую науку (семинар имени Н.Н.Кондакова в Праге). Развиваясь в русле тех тенденций и традиций, которые определяли дореволюционную историографию, эмигрантская историческая наука способствовала восприятию на Западе российского прошлого как неотъемлемой части мирового исторического процесса.
Научно-просветительная работа
Кроме собственно научной работы русские ученые вели большую просветительскую деятельность. Пожалуй, самым крупным научно-просветительным учреждением можно считать Свободный (Народный) университет в Праге, просуществовавший с 1923 по 1939 гг. В его ученый совет входили П.И.Новгородцев, А.А.Кизеветтер, М.А.Циммерман, П.Б.Струве, Н.О.Лосский. Его бессменный ректор М.М.Новиков впоследствии вспоминал, что учебная деятельность университета началась с устройства публичных лекций и курсов иностранных языков, а в дальнейшем постепенно, еще расширилАсь. Мы с самого начала наметили, пишет он, в качестве образца Московский городской народный университет им. Шанявского. Подобно ему здесь также популяризаторская деятельность совмещалась с серьезной научно-исследовательской работой, охватывались различные направления науки и искусства.
Обучение в нем осуществлялось по трем ступеням. Низшая ступень имела целью искоренение неграмотности среди взрослых эмигрантов, в основном среди казаков и крестьян, живших в Праге и ее окрестностях. Как пишет М.М.Новиков, на фоне всеобщей грамотности чехов, казалась зазорной неграмотность среди русских и их пригласили на бесплатные курсы при университете. Не обошлось без курьезов. “Они явились, изъявили согласие учиться, но потребовали, чтобы им было назначено за это вознаграждение. В ответ на наше изумление они деловито заметили: “А вы, что же думали? Что мы на вас будем работать даром?”. Пришлось, - продолжает Новиков, - договориться в том смысле, что Земгор будет после уроков давать им даровые обеды в своей столовой”. Кроме Праги, школы грамоты для взрослых были открыты в Ужгороде и Кошицах, где наблюдалась наибольшее число крестьянских элементов.
Из предметов среднего образования большой успех имели курсы иностранных языков, знания которых помогало многим устроиться в жизни. Кроме того, периодически открывались курсы счетоводства, торговой корреспонденции стенографии. Поскольку ощущался недостаток среднетехнического персонала, особенно в дорожном строительстве, то были открыты землемерные и дорожно-строительные курсы. В результате в Словакии большинство шоссейных дорог было построено русскими. В 1930-егоды по инициативе Н.А.Бигаева были открыты женские медицинские курсы для подготовки сестер милосердия. Они работали по программе русских фельдшерских школ. Кроме теоретических лекций велись практические занятия в чешских клиниках.
Для популяризации научных знаний в Праге и большинстве городов Чехословакии учеными читались публичные лекции, устраивались дискуссионные вечера, на которых при участии публики, разбирались наиболее интересные проблемы науки и искусства. Так, М.М.Новиков вспоминает диспут, посвященный вопросу о возможности изготовления протоплазмы, т.е. об искусственном создании простейшего живого организма.
“Мой приятель В. В. Лепешкин, двоюродный брат того Лепешкина, с которым мы когда-то издавали в Москве “Биологический журнал” европейски признанный авторитет по изучению протоплазмы, утверждал, со своей материалистической точки зрения и вопреки моим скептическим замечаниям, что это возможно. В порыве спора он заявил, что поедет в Америку, где ему предоставляют для его опытов громадные средства, и что он рассчитывает годика через два привести в Европу искусственный живой организм. Это происходило в двадцатых годах. После этого проф. Лепешкин несколько лет пробыл в Америке, потом работал в Барселоне и Вене, а теперь снова пребывает в США. Он издал несколько почтенных трудов, но об искусственной протоплазме ничего не слышно. Думается, что человечество и не услышит об этом никогда. Даже возродившиеся в последнее время надежды, что загадку происхождения жизни удастся разрешить путем изучения недавно открытых фильтрируемых вирусов или методом разложения атома и использованием атомной энергии, представляются мне неосуществимыми. Конечный предел знания, т. е абсолютная истина, образование вселенной и возникновение живых существ с их внутренней активностью недоступны для ограниченного человеческого разума. Или, может быть правильнее сказать, что они отодвинуты в бесконечность, постоянно влекущую к себе наш ум, но недостижимую для него”.
Наряду с ученой деятельностью наш университет проявлял себя и в области искусства. По инициативе бывшего артиста петербургской Мариинской оперы Александровича устраивались в течение многих лет исторические концерты, первая часть которых посвящалась лекции о ком-либо из выдающихся русских композиторов, а вторая часть камерному исполнению его произведений. Менее успешными оказались попытки ставить отдельные сцены из опер в костюмах и с декорациями. На это у нас не хватило сил, ни материальных, ни артистических. Помню, как молодому человеку, обладавшему недурным баритоном и певшему Онегина, посоветовали при словах Татьяны “ему я Богом отдана и буду век ему верна”, сделать жест отчаяния, а он так комично махнул рукой, что в публике послышался смех. Беда заключалась еще в том, что, как это часто случается в наших беженских условиях, одновременно образовались две оперные труппы, которые неистово конкурировали одна с другой и из которых ни одна не могла подобрать себе достаточно солидного ансамбля.
Такая же неудача постигла и драму. После распада группы Художественного театра, которая в течение нескольких лет была украшением пражского сценического мира, образовалась любительская труппа, в которой были неплохие силы. Но она была дезорганизована и Министерство иностранных дел поручило Народному университету привести ее в порядок, пользуясь содействием таких компетентных лиц, как автор “Осенних скрипок” Сургучев и Е. Н. Чириков, супруга которого была прежде артисткой Александрийского театра. Но два литератора так между собой перессорились, что я должен был заявить Министерству о невозможности исполнить его поручение. Впоследствии, уже независимо от университета, в Праге было устроено несколько удачных русских драматических спектаклей.
Университет организовывал литературные вечера, посвященные русским писателям, а также торжественные собрания по случаю знаменательных дат истории России или годовщин выдающихся русских людей. Таким образом, непрестанно удерживалась и крепилась духовная связь с нашей далекой родиной, с ее умершими и еще жившими тогда созидателями в области культуры. Забота деятелей Народного университета заключалась в том, чтобы питаться корнями своего отечества.
Мы начали свою деятельность с подражания Московскому университету им. Шанявского. Но московские традиции не оказались в нашей среде достаточно крепкими. Ведь подавляющее большинство беженцем вышло с юга России. Из московской профессуры П. И Новгородцев скончался в начале, а А.А.Кизеветтер в середине моего пребывания в Праге. Так что в этом смысле я остался одиноким. При жизни Кизеветтера мы с ним часто делились воспоминаниями о Москве и в частности о Малом театре, к труппе которого он близко стоял, как консультант по историческим вопросам. Мы, конечно, отдавали должное необыкновенной жизненности и реальной правдивости постановок Художественного театра. Но наш юношеский сценический заряд мы получили еще до его основания, в Малом театре, особенно из героических драм Шиллера, Лессинга и др. Когда выдающийся артист Ленский произносил своим задушевным голосом: “и эта честь велит мне вашим быть”, или Южин восклицал с бурным порывом: “я человечество люблю”, то по спине пробегали мурашки и в душе рождалась Аннибалова клятва служить народу и сделаться глашатаем человеческого достоинства.
Но особенно яркое воспоминание осталось у нас от юбилея гениальной артистки М. Н. Ермоловой, которую мы оба лично знали. Для этого юбилея была поставлена “Орлеанская дева”, но не в Малом, а в Большом (оперном) театре, обширная сцена которого давала благоприятные возможности для декоративных сооружений и массовых движений. Один момент этого величественного спектакля особенно ярко врезался в мою память. В лагере французского короля всеобщее уныние от военных неудач. Но вдруг, как луч яркого света, распространяется слух, что приближается Орлеанская дева, уже прославившаяся несколькими победами над английскими войсками. Король готов принять ее, но чтобы испытать ее чудодейственность, приказывает одному из своих приближенных, Дюнуа, занять его место. Дюнуа — Южин каким-то необыкновенно торжественным шагом, в удивительно красиво раздувающейся рыцарской мантии, поднимается к трону. Быстрой, порывистой походкой появляется Жанна д'Арк (Ермолова), эффектно закованная в блестящие латы, и бросив пронизывающий взгляд на сидящую на троне величественную фигуру, резким безапелляционным тоном восклицает: “Ты Бога испытуешь! Не на своем ты месте, Дюнуа! Вот тот, к кому меня послало небо!” И обращается к скромной фигуре короля, скрывшегося в толпе придворных. Момент высочайшего напряжения, мастерски проведенный на сцене и овладевший всем зрительным залом, разрешается всеобщим движением изумления исполнителей и облегченным вздохом публики.
Когда в Прагу пришло известие о смерти Ермоловой, я попросил Кизеветтера посвятить ее памяти одну из своих лекций. Он, конечно, с радостью согласился, но южнорусская беженская публика отнеслась к нашему призыву совершенно равнодушно. На лекцию пришло 6 слушателей (средняя посещаемость в то время было около 40 человек). По окончании лекции старушка А. С. Петрункевич, мать графини Паниной, сказала: “Как жаль, что русские пражане не видали Ермоловой. Но еще более жалко и позорно, что они не слышали сегодняшней лекции!”. Подобная же участь часто постигала и другие лекции, посвященные первопрестольной столице. В 1933 г. по инициативе В.Ф.Булгакова, в прошлом личного секретаря Л.Н.Толстого, при Свободном университете начал создаваться Русский культурно-исторический музей. Основная его цель, по словам М.М.Новикова, заключалась в том, чтобы “показать, что наши беженские массы не являются отбросами Родины, бессильно барахтающимися в непривычной для них чуждой обстановке. Наоборот, во всех странах своего рассеяния они сейчас же берутся за творческий труд, обогащая культурное богатство приютивших их народов своей научной и художественной продукцией. Таким образом, слава русского имени распространяется по всему свету”. В Уставе музея было четко записано, что в будущем его коллекции должны быть переданы в Россию как национальное достояние. Известный чешский меценат Кирилл Бартонь-Добенин предложил для размещения коллекции музея свой замок, заложенный еще в XII веке, как охотничий домик чешских королей. Открытие музея состоялось 24 сентября 1935 г. В музее было несколько отделений: художественное (картины, рисунки, скульптура); архитектурное (чертежи и проекты зданий); истории эмиграции; русской старины ( с отделом автографов и фотографий); театральное и пушкинское. При музее имелась библиотека с собранием редких книг о России.
Вот как об этом вспоминал бессменный председатель музейной комиссии М.М.Новиков:
“В результате собралась коллекция, представлявшая всех видных зарубежных писателей, начиная от лауреата Нобелевской премии И. А. Бунина. Особенно обширно было собрание вещей скончавшегося в то время в возрасте 92 лет большого друга нашего университета и неизменного посетителя всех его торжественных собраний Вас. Ив. Немировича-Данченко. Подобным же образом была представлена работа некоторых русских ученых. Была получена также коллекция, изображавшая деятельность интересного русского заграничного учреждения, Виллафранкской биологической станции... Выдающиеся техники, как, например, проф. Г.Г.КривошеиН, И.И.Сикорский, прислали свои чертежи. От представителей театрального мира, начиная с Шаляпина, Германовой, С. Лифаря, также поступили пожертвования в виде портретов, сценических костюмов и предметов театрального реквизита. Появились и такие уникумы, как чашка, из которой обычно пил Л. Н. Толстой, бокал с гербом Лермонтовых, коллекция старинных миниатюр и камей и тому подобные предметы, сами по себе интересные, но непосредственного отношения к задачам музея не имевшие. По старому музейному правилу, мы ни от чего не отказывались. Ненужные предметы могли служить в качестве обменного фонда. Впоследствии к музею примкнуло особое отделение, сконструированное пражским Объединением русских архитекторов из многочисленных проектов и фотографий зданий, возведенных заграницей нашими соотечественниками. Созданная в короткий срок библиотека музея насчитывала до 3.000 томов.
В 1938 г. удалось выпустить даже каталог художественных собраний музея. К концу 1939 г. в музее хранилось уже свыше 500 картин и других культурных ценностей. Вторая мировая война нанесла серьезный ущерб музею. После освобождения Чехословакии В.Ф.Булгаков перевез его фонды в помещение средней школы, где он тогда работал и стал готовить их к отправкЕ в СССР. В своей записной книжке он отметил: “в 1948 г. я выслал в Россию 25 ящиков с книгами, рукописями, предметами русской старины и более 150 работ русских художников: картины Репина, 15 картин Рериха, работы Билибина, Добужинского”.
Вопросы для самоконтроля.
Назовите задачи и функции академических групп, созданных в Зарубежье.
Охарактеризуйте основные черты исторической науки Русского Зарубежья.
Кого из представителей евразийства Вы знаете? Охарактеризуйте их исторические взгляды.
Как историки Зарубежья объясняли причины социальной катастрофы, случившейся в России в 1917 году?
Что Вы знаете о деятельности Свободного (Народного) университета в Праге? Когда он существовал и кто его возглавлял?